В эпоху коротких сообщений, интернет-синглов и иного, давно ставшего повседневной нормой моментального контента нет смысла оперировать былыми определениями. В этой связи только что представленный граду и миру 20-минутный релиз БГ «Богрукиног», конечно же, никакой не «мини-альбом», а вполне самодостаточное и завершённое музыкально-поэтическое полотно.
В этой работе ценен каждый штрих — начиная уже с того, как она оформлена. Смотрящий с обложки метафорический глаз Одина — отсылает сразу ко многим веховым альбомам автора, стоящего ныне на пороге собственного 70-летия. Даже не столь важно, что таит в себе пристальный зрачок — отсверк ли «Radio Silence» или «Навигатора» — суть в очередном переломном моменте, который, возможно, по степени драматизма превосходит ранее пережитые. Сартр с Ницше присаживаются на лавочку и понимающе кивают, разливая по стаканам ректификат.
Российская группа «Аквариум», расколотая, как и многие, на животрепещущие осколки, стала ныне международным проектом, выступающим под вывеской «БГ+», а сам Борис Гребенщиков получил от государства РФ статус иноагента и вынужден жить за границей, продолжая сочинять и записывать потрясающие по силе воздействия песни — оставаясь верным своей совести. И, разумеется, нам, своим многолетним поклонникам.
Альбом «Богрукиног» — настаиваю на подобном его качестве — выстроен не менее концептуально, чем оформлен. Прослушивая эти четыре трека, под завязку нагруженные смыслами и культурными отсылками, режущими по живому (порой так важно не обратить массаж болевых точек в терзанье открытых ран), мы вместе с автором совершаем экскурс по всей его творческой магистрали.
Судите сами: акустические аккорды «Не стой над душой, мама» — будто концентрат подпольных квартирников советской эпохи, до которых слушатели добирались порой партизанскими путями и где так причудливо переплеталось наследие советских бардов с первыми русскоязычными рок-н-роллами и блюзами. И тут как тут — неубиваемые Пушкин с Окуджавой, звучащие поверх давно истлевшего официозного гимна из радиоточки на прокуренной кухне. А в интонациях и образах — полная ужаса «воронка на месте храма» нашей нынешней реальности. К слову, и Пушкин в песнях БГ — давний и знаковый вестник, олицетворяющий ход времени то в собственном, изувеченном обличии и ошибочно распятый вместо Христа (если сопоставить кое-что, образ из конца семидесятых предстаёт более чем красноречивым и пророческим), то в друге Ленском у пивного ларька, то в летающем красавце Дубровском. Слушая запись, сложно не поймать себя на мистическом ощущении перекличек реинкарнаций и полных горечи и достоинства голосов — «всё ближе и строже» звучащих сквозь столетия.
Далее мы приникаем к треку «Чёрный Лебедь» — и символически проходим период джазовых экспериментов «Аквариума» его золотой поры — при этом шансов для рафинированной ностальгии не дано. Никакого Чекасина, Пономарёвой и бесконтрольного Курёхина. Всё крошится и заглушается «криком тысячи тел» — атонально искажённой гитарой Лео Абрамса, волнующим душу дудуком Силвэйна Бэроу и истерзанной интонацией самого БГ и его крылатой песенной ипостаси, смотрящей на нас глазами цвета огня в лесу, в котором прежде было гнездо. Помню, как зацепила эта песня ещё в своей первозданной версии.
Я не помню, где дом.
У меня больше нет ключа...
Третий трек, «Незабыто», суть метафорическое погружение в социум — и может олицетворять собой как период «медных труб» для культурного детища автора, так и исследование самых тёмных низов народной души. В этой части полотна — и безжалостные упрёки к небу, и точный психологический портрет оБухотворённых Охламона и Мымры (как итог — всё та же пушкинская старуха у разбитого корыта), и невесёлый прогноз:
Завтрашний день совсем косой —
Словно нарисованный Пикассой.
Венчает же новую работу эпический симфо-опус «Минск, Пинск и Северодвинск». Усеянная осколками точка, в которой сошлись все пути. И песня, наполненная эмоциями — до краёв.
То, что бесспорно останется — как незаживающий артефакт этого подлого и беспощадного времени, в котором «хуёво поздно ночью и хуёво поутру». Трагическое тяготение маятника к возвращению. Некий предмет, принесённый обескураженными сталкерами с обугленными ликами из Прекрасного Далёка. Здесь и «Кола», и крест, и «всё не так однозначно», и сдавшийся в архив призрак коммунизма с вековечным «последним решительным боем». Кажется, на этот раз у БГ получилось нечто соразмерное по афористичной масштабности его самым знаковым работам. Оркестровка Константина Туманова, впечатывающися в сознание строчки (любую можно сразу вносить в хрестоматию) и хор мальчиков, бесконечно повторящих: «ЕШЬ ЗЕМЛЮ!». Грандиозно и необъятно, ой, люли-люли.
Запись ещё предстоит впитать и насытить личным восприятием. Но уже несколько прослушиваний дают представление о безусловной ценности этой работы — выполненной ценой непроходящей боли и определённых невосполнимых вещей.
...Говорят, я буддист — я не знаю, что это значит, мама.
Я пою, как дышу.
Я пишу, как иду.
Я отдал тебе всё, и я чист.