«Пограничный» альбом Земфиры, выпущенный на этой неделе, стал темой для обсуждений и резко противоречивых отзывов. На границе тучи ходят хмуро, от хриплой лирики отказавшей себе во взрослении девочки-скандала веет тленом и больницей, но всё же главной причиной диссонанса является непрофессиональное продюсирование. Но прежде чем касаться альбома «Бордерлайн», совершим экскурс в историю — чтобы найти ту самую линию надлома.
Вообще, есть определённая ирония в том, что в век доминирования таких имён, как Монеточка, «Хадн Дадн», «АлоэВера» народ ломает копья вокруг столь давних и переживших себя творческих кейсов. Но мастодонты ещё помнят: Земфира пришла на изломе девяностых из радиоэфира, как некий ноунейм без облика и биографии — это был «рок по телефону», чувственное ориентирование на голос. И — ВАЖНО — это был совсем не рок, а некая клубная джаз-роковая версия на стыке босса-новы, эстрады и ретро-шансона с лишёнными избыточной философии зарисовками про «все твои трещинки», «ОМ» в тумбочке и Анечку, которая просила снять маечки. Статус народной певицы был завоёван вслепую и влёгкую: хорошо помню, как мне дал на репетиции её кассету наш покойный ныне барабанщик — мол, зацени, вот тебе «Цой в юбке». Земфира, конечно, не была никаким Цоем (да и, как-то, юбок не носила), но заняла нишу ушедшей в марсианскую тень Жанны Агузаровой, кто-то говорил даже про конкуренцию Алле Пугачёвой — в любом случае, всё это находилось по иную сторону от, скажем, участниц регионального фестиваля женского вокала «Сирин», брутального гранжа космической Наталии Медведевой, декадентского безумия группы «Колибри», эстетского эскапизма Насти Полевой и этно-фолковых экспериментов Инны Желанной, Ольги Арефьевой, Рады Анчевской и т.п. Это был стук в дверь с другой стороны: братание, влажный стейдждайвинг и вспоротые подушки с разлетающимися по всей округе — аж до Прибалтики! — перьями.
Первый клип — провокационный «СПИД» — был, по горькой иронии, надёжно спрятан от масс настороженным телебоссом Эрнстом на долгие годы, а во втором — «Ариведерчи» — лицо певицы было нарочито заретушировано. Туман тайны расползался. Так началась легенда о вышедшей из уфимской радиотусовки девушке, разрывающейся между музыкальным творчеством и баскетболом, но, поскольку «со спортом что-то не задалось» (отметим этот акцент на полях, пригодится), выбор последовал соответствующий. Далее имя Земфиры звучало без отрыва от имени Ильи Лагутенко, а каждый шаг новой звезды сопровождался склоками и шумихой. Властители умов Парфёнов, Дибров, Троицкий — везде открытые двери и распростёртые объятия. Два первых альбома: сокрушительный успех и аншлаг, яркие прессухи и эфиры, вышибание ногой дверей рекорд-офисов, «хочешь, я убью соседей, что мешают спать» и «она читает в метро Набууууокова», обнимашки с Людмилой Гурченко и новогодние огоньки, мифическая свадьба с солистом «Танцев Минус» Вячеславом Петкуном — улыбчивая Зема сверкала и искрилась, патронируемая семью няньками: верхушка «Нашего радио», поглотившая всё и вся группа «Мумий Тролль», Анастасия Калманович, Рената Литвинова, Роман Абрамович... Высшей — и переломной — точкой стал альбом «Нефть», переназванный уже на стадии самого его выхода в «Вендетту». Вот именно там мейнстрим и поп-рок стали энергично скручиваться в инди-эстетику и бьющий по мозгам хардкор (респект неординарному музыканту Корнею). Тогда, в середине нулевых, это сработало в плюс.
В отличие от десятых годов, когда исповедальный успех дал обратный эффект. Смерть отца (2009), гибель старшего брата (2010), смерть матери (2015), наложенные на так и не отступившие проблемы со здоровьем — дошло до того, что Земфира на всё более редких концертах стала обращаться к фэнам со странными фразами типа: «Вы ведь будете меня помнить?..»
И вот, мы имеем возможность услышать новый альбом, с удивлением задавая себе вопрос: пара средних хитов это не так уж безнадёжно, но куда же слит духовный опыт, столь отчётливо явленый в песне «Гора» 2013 года? Откуда такое тленное, вампирическое дуновение то ли из раскуроченной взрывом лаборатории, то ли из стылого склепа — в это жадное до гуманизма, эмоциональной поддержки и всеобщей надежды время пандемии?
Перенасыщенное цитатами и ссылками звуковое полотно снова, как и в 2005-м, сходу берёт за горло продирающим хардкором, но — время на дворе иное, и сработавшее в прошлом, увы, не срабатывает вновь: под брутальной обёрткой кроется пустота энтропии и вторичности. Эффект заезженной пластинки и досадного, несвоевременного торможения. Не стану касаться темы всех этих очевидных или подсознательных копирований Тома Йорка, Нила Даймонда, «Tears For Fears», перескоков с Чижа («видишь, у нас в городке у всех всё ОК») на Цоя («дом стоит, свет горит») — это хлеб музыкальных журналистов. Важное — совсем в другом.
Земфира, как бы, недвусмысленно, с надрывом и нехорошей хрипотцой сообщает: с ней нелады. С ней — «я повторяю десять раз и снова...» и далее по Янке. Намёки на выпивку, давящий депрессанс, таблетки, декорации видений Данте — вот это вот всё. Мы имеем в памяти пример Высоцкого, пример той же Янки, пример СашБаша. Когда уже не делятся, а будто сплёвывают. Когда — прессуют энтропией токсично. Когда привлекают внимание. Процарапывают на обшивке: SOS! И — что по результату? Восторги «профессиональных» критиков — их Земфире на бутерброд, что ли, себе намазать? Представим стадионные концерты с таким материалом, «Мобильник» Кинга покажется по эффекту игрушкой — в духовном смысле. Башлачёвым восторгались, но ни один восторгатель не помог толком в бытовом обустройстве, собирая при этом свой очередной переполненный стадион. И вот все эти разглядывания обугленной звезды через лорнет — они страшнее самых сплагиаченных хитов. Поскольку этим фальшивым фонтаном «не мешайте, художник так видит» восторгатели не только заливают чужое пламя (а возможно, и его остатки), но ещё и оставляют те самые выжженные дыры после всего, что здесь было. И если всё так, как звучит, то Земфира нуждается не в музыковедческих рецензиях, а в немедленной психологической помощи. Возможно, даже в вигиланте Ван Хельсинге, я ж не в курсе, насколько там далеко зашло. Или...
А вот тут сложно. Если этот «пограничный» месседж — поза, воззвание из духовного бункера и непроработанные в 44 года комплексы... тогда мы имеем дело лишь с маской откровенности, под которой может оказаться какая угодно гримаса, принятая за сигнал боли — вплоть до надменной насмешки циничного, невыросшего в личность подростка. В любом случае, имея дело лишь с творческим и настолько эмоционально заряженным (то есть, напротив, разряженным) артефактом, делаешь крайне противоречивые выводы.
Вторичность, незрелость, тленность — не самые ценные опоры в работе для столь значимой творческой персоны. Но, может, погода ещё изменится? Надежда умирает последней.