Лидер группы «АукцЫон» Леонид Фёдоров записал новый сольный альбом, получивший название «Письма Б.В.». И это одна из самых драматических и саднящих работ, созданных рок-музыкантами в нынешней России. Тот случай, когда сентиментальной улыбкой эскаписта уже не заштриховать гримасу боли и страдания. А простые слова о смерти и любви — не раскрошить привычно на разрозненные блики и загадочные морфемы.
В альбоме только две песни, они открывают и завершают звуковое полотно. Остальное пространство — вплетённые в фёдоровский психоделический эмбиент письма Бориса Викторова — пасынка гениального поэта-обэриута Александра Введенского, которого Фёдоров неоднократно называл своим любимым творцом и периодически сочинял песни на его произведения. Более того, чуть более 10-ти лет назад артист записал целый альбом «Весна» на стихи этого ближайшего соратника Даниила Хармса.
Что касается содержания нового альбома, это — эпистолярная хроника харьковской семьи, разъединённой военными действиями: сквозь осколки хронологии слушатель реконструирует внутри себя, как Викторов сумел переправить дочь и внучек в Голландию, а сам остался под обстрелами в Харькове — ухаживая за угасающей женой и став свидетелем уже второго на его памяти, после 1941 года, разрушения родного города.
Аристотель в «Поэтике» видел предназначение трагедии как путь к очищению — через страх и сострадание. В качестве метода он предлагал кристаллизацию незрелой эмоции в совершенную сущность (лечение подобного подобным, перекрывая искусственно привнесённый драматизм истинным его познанием и прочувствованием основы), и если рассматривать работу Леонида Фёдорова под таким углом — думается, все линии в итоге вполне безупречно и трагедийно сойдутся в одной точке. И здесь каждая сдавленная, буквально истерзанная нойзовой монотонностью нота, интимно пропетая автором сквозь слёзы, сквозь ощутимо искалеченную нежность — суть душевного крушения. Да и не вполне пока ясно, является ли конечная точка тем самым, каноничным аристотелиевским катарсисом. Ничто ведь ещё не кончено.
Альбом выстроен более чем доходчивым образом. Поначалу он как бы выплывает из безмятежной, довоенной жизни, начинаясь с жизнерадостной детской песенки:
Гиены, львы и носороги
Слона катили по дороге.
И каждый чуточку боялся,
А слон свистел и улыбался.
Сверкали в небе пузыри,
И слон светился изнутри.
И слон — светился изнутри.
А дальше, на безжалостном контрасте, всё будто улетает в пропасть, и мы погружаемся в сами письма, адресованные Леониду и Лидии Фёдоровым. Частные месседжи, точнее, их фрагменты, звучащие то на фоне пронзительной флейты, то на фоне депрессивного транса и завывания каких-то тягучих радиоволн, составленные таким образом, что мы всякий раз прямо кожей ощущаем этот резкий переход — через необратимый рубеж. Рубеж всепоглощающей войны. Автор посланий не скрывает разрывающей его изнутри боли: «эмоции свои передавать нету сил», поэтому мы главным образом впитываем горький концентрат бытийности: это рассказанная с учтивой интонацией повседневная жизнь под непрерывными обстрелами, болезнь и уход жены, работа волонтёров, уничтожение снарядом дома, где хранились, в числе прочего, книги поэта Введенского, расцвеченные ретро-вальсом воспоминания из долгой и фатально завершившейся семейной жизни. «Выхожу в аптеку или магазин. И да, лекарства есть. А кошмар, о котором вы говорите, думаю, может закончиться только тогда, когда Английский пациент поступит в четвёртую палату клиники Эрисмана».
Борис Викторов в этих своих письмах по-интеллигентски уравновешен, но чего стоит эта хрупкая и безусловно сочащаяся незримыми слезами уравновешенность. Достоинство боли. Он цитирует Чехова, иронично называет себя инженером Брунсом, вспоминает довоенное... и в какой-то момент вдруг ловишь себя на мысли, что ведь вся звучащая на альбоме хроника — о том, что происходит прямо в эти дни. Происходит — с каждым и внутри каждого из нас. Викторов под какой-то задушенный, расплющенный стон трубы успокаивает: «Пока в нас не попали, мы в полном порядке. Переживаем за других»...
Или рассказывает, как дочь вздрагивает при каждом взрыве — а мы, слушатели, благодаря нарушенной хронологии, уже знаем, что его большой семье пришлось вынужденно разъединиться, и сразу — темнеет в глазах.
Проведя нас через комнаты этого драматического скриптория, Леонид Фёдоров завершает альбом композицией «Звезда», длящейся почти 10 минут. Песня, будто снятая с паузы после звучания начального трека, снова пытается пробиться сквозь бытийный свинец детским обэриутством:
На меня звезда упала,
И души моей не стало...
Но, то и дело буксуя и ныряя в бодрящуюся невнятицу, нарочито небрежное пение безжалостно обрывается на строфе
...По ночам совсем не сплю,
Потому что всех...
люблю...
...
— и, как в воронку, ускользает в продолжительный приглушённый транс, словно проходя одну за другой стадии распада, соотносимые с давним клипом «Hurt» культовой индастриал-группы «Nine Inch Nails». А в коде — звучит как будто из завалов обрушившегося дома. Угасая.