1. ОСТРОВ
2. ИЕРОГЛИФ
3. ПРАЗДНИК
4. ТЫ ВСЯ ИЗ ОГНЯ
5. НОЧЬ
6. ТЕЛЕФОН
7. ПИКНИК
8. ВЕЛИКАН

Эдмунд Шклярский – вокал, гитара, фортепиано (1, 8)
Александр Савельев – гитара, акустическая гитара (2, 5, 8)
Сергей Воронин – клавишные
Юрий Ключенцев – клавишные, саксофон (6), скрипка (8)
Виктор Евсеев – бас-гитара, вокал
Вадим Пономарёв – ритм-бокс

Музыка, слова и аранжировки Эдмунда Шклярского

Записи студии звукозаписи Ленинградского отделения Музфонда СССР, 1987 г.
Звукорежиссёры: А.Бороусов, Ф.Гурджи.

Если не брать в расчёт четыре отцовских диска «Машины времени», которые я по причине собственной недозрелости и юношеского максимализма отказывался включать до определённого переломного момента в свою виниловую рок-коллекцию, пластинка «Иероглиф» ленинградской группы «Пикник» заняла в ней одну из первых позиций – наряду с пластинками «Аквариума», «Зоопарка» и «Алисы». Дело было в конце восьмидесятых годов.
Сразу после ознакомления «Пикник» заворожил и околдовал, не оставив сомнений – группа правильная! Дома тогда часто звучал какой-то диск ансамбля «Диалог» — не помню уже чем, но чем-то эти два коллектива показались мне на тот момент сущностно схожими.

«Пойдём со мною, я скажу, почему мне не хотелось бы идти одному…» Гипнотические интонации Эдмунда Шклярского мгновенно впечатались в подсознание, увлекли за собой в нескончаемое путешествие. Когда всё как всегда, а закроешь глаза – и вот уже далёкий придуман остров (а в небесную форточку – манящий библиотечный свет, и тут же дзэнский отблеск – «сотвори себе остров»), и новая песня, летящая на крыльях звенящего синтезатора, начинается как сказка: «Как только тень от деревьев коснётся лица…», и под шелест граммофонной иглы замирают в ожидании пластмассовые польские индейцы, и игрушечная «Катюша» не стреляет оранжевыми ракетами в глобальной войне лилипутов и гулливеров, и оттенки бытия загадочны, как обратная сторона кубика Рубика. И всё обращено в слух.

Вообще, если в следующей жизни опять придётся ходить пешком под стол, ей-богу, пусть на этом столе снова будет стоять какой-либо музыкальный проигрыватель! :)))

Альбом «Иероглиф» всегда оставлял у меня (как и оставляет до сих пор) странное, неудержимо-танцевальное ощущение: это при безусловном философском наполнении песен! Ощущение парадоксальное, но не сбивающее с толку. В целом — некий «сверчковый» карнавал в движущихся зеркалах, маски — ярко-синие и ярко-зелёные. Готика и брейк-данс. Гойя и Босх. Андерсен (особенно – «Ты вся из огня», просто какая-то ария Стойкого Оловянного Солдатика!) и Аксаков (особенно — «Великан»).
У альбома – непроходящее со временем ощущение свежести: возможно, из-за частого упоминания ветра («мы придумали ветер и себе имена», «за тебя всё сделает ветер», «мои одежды залатаны ветром», «буйный ветер рассекать, тихий берег позабыть», «океан трав, бездонные ветра», «я бы вырвал их и бросил ветру», «с ветром косами играя») и воды («перетекающие» из трека в трек реки, океаны, волны, дожди, берега). В противовес этому – постоянный образ в поэзии Шклярского: вечерний город, урбанистический колосс из асфальта, стекла и камней. Неоновая пыль и древний песок.

Альбом «Иероглиф» существует как минимум в трёх версиях: первоначальной магнитофонной, записанной в 1986 году с несоизмеримо большим количеством песен (содержащей, например, восстановленные много позже песни «Бал», «Герой», «Пол и потолок», «Я почти итальянец» — последняя, помнится, официально была издана на каком-то дискотечном сборнике), в широко известной виниловой версии фирмы «Мелодия» 1987 года, переизданной в 1995 г. фирмой «Союз» и в третьей, перезаписанной версии, опубликованной в 2001 году «Мистерией звука» (Полное собрание сочинений, том 3). Считаю наиболее целостным «виниловый» вариант, пусть изрядно усечённый, пусть походящий больше на сборник и пусть без живых барабанов. Именно он для меня – канонический.
Самые любимые песни на альбоме, если не считать двух перезаписанных безусловных шедевров с предыдущих релизов – величественного гимна «Ночь» с альбома «Дым» (1982) и баллады 1984 г. «Великан» (в данной аранжировке — оставленная на поляне волшебного леса среди пурпурных и серебряных трав музыкальная шкатулка) – это:

— «Телефон» (хронологически абсолютно ассоциируется с «бутмановско-курёхинским» «Аквариумом» середины 80-х, особенно, конечно же, с «212-85-06», вообще — самая «заезженная» и востребованная мной в своё время песня с пластинки),
— «Иероглиф» (поток философских аллюзий, сто первый коан дзэна, прям-таки зажатая в ладонях «Железная флейта» Гэнро) и
— «Праздник» (то самое, «сверчково-карнавальное» ощущение, «о-о-о-о-о-о, о-о!»).
…А слушался «Иероглиф» обычно так: едва смолкали финальные клавишные в «Великане» и электрофон автоматически разлучал винил с иглой, я говорил ритуальную фразу: «Играй, музыкант! Играй мне ещё!» — и ставил следом не менее любимый диск «Пикника» — «Родом ниоткуда» :)))

ОЛЕСЯ ОЛЬГЕРД ДЕЛИТСЯ СВОИМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ:

Я была совсем маленькой и мою познающую мир деятельность во имя собственного спокойствия родители пресекали очень просто: усаживали меня на синем мягком матрасике в оранжевый пластмассовый тазик, в котором в иных обстоятельствах я принимала ванны, надевали на меня массивные наушники, между которыми моя детская головёнка была почти не видна — и подключали наушники к проигрывателю. Я моментально благоговейно затихала и слушала, слушала, слушала… Не помню, умела ли я уже говорить, но вот слушать и наяву грезить могла уже тогда.

У нас была большая стопа пластинок. Среди них количественно преобладал Высоцкий, была Мирей Матье, Лайма Вайкуле, сказка про мальчика, неведомо как попавшего в страну, где все жители были – танцы разных народов (красотка Тарантелла, храбрый Гопак, ещё кто-то); была сказка про Незнайку в Цветочном городе, польская сказка про принцессу Златовласку и храброго Иржека, были альбомы Deep Rurple, ДДТ. Были пластинки без картонных цветных конвертов, хранившиеся в простых желтоватых бумажных. И прочно связались в моей памяти – характерный с металлической таинственной хрипотцой голос и обложка, на которой шесть человек с очень серьёзными лицами вырастают из беспорядочных красочных мазков как скоморошествующие цветы. Слов таких по малолетству я ещё не знала, названия группы – тоже. Понятия не имела, что конверт – от одного альбома, а слушала я сразу два (папа вовремя подходил и менял пластинки, чтобы чадо, впавшее в лёгкий транс, не успевало из оного выйти :)

Мы говорим: ПИКНИК, подразумеваем – 60 % мировосприятия Олеси (тогда ещё не Ольгерд) в далёком 1986/7 году. Когда ей (мне) было…дайте-ка посчитать… года 2 или 3 :))

«Остров». РАЗ-два. РАЗ-два-три. РАЗ-два. РАЗ-два-три. РАЗ-два. РАЗ-два-три. РАЗ-два. РА-ра-ра-рА-ра-рам… — пела-бормотала я во дворе, обметая прутиком снег с валенок. Пела даже не вслух, а непрерывно вьющейся мыслью, ритмичным биением сердца, ещё малым, но уже набирающимся вполне приличным поэтическим запасом слов.

«Мы закрыли глаза и далёкий придумали остров
Мы придумали ветер и себе имена.
И не знаем пока, кто из нас на рассвете
Станет ждать, чтоб скорее укрыла волна...
Этот остров, где всe не так,
Как когда-то казалось нам…»

Как передать на письме этот мягкий упругий звук ударных, перекатывающиеся хрустально-электронные шарики, радужные сферы, заключающие в себе тысячи островов, которые мне только ещё предстоит придумать, тысячи островов, над которыми осыпается серебристый снег из фольги и цветного песка, чьи-то лица и ветер, который заметает следы, а я была на море, я видела, как это бывает!.. пересказать невозможно.

«Иероглиф». С медленного, вибрирующего, значительного удара гонга, со спокойного ветра и позвенивающих неуловимо-восточных (цитр? систров? – никогда не знала правильного названия…) – с магии пряной и цветистой начинается мелодия. Так никогда не говорил Заратустра, но о таком мог думать Лао-Цзы.

Мое имя — cтершийся иероглиф
Мои одежды залатаны ветром,
Чтó несу я в зажатых ладонях
Меня не спросят,и я не отвечу.

Hа все вопросы pассмеюсь я тихо
Hа все вопросы не будет ответа…

Даже если не знать, что такое «ероглиф», что такое «залатаны» (в детстве слышалось «Мои одежды — заплатами ветра»), даже если не расслышивать лет тринадцать фразы «…свою голубую…» (а дальше?.. лет тринадцать была уверена: «свою голубую россыпь мира-аа…») – картина представлялась фантасмагорическая: пустые улицы мегаполиса, небоскрёбы, ветер, метущий газетные листы и – загадочные изогнутые, отрывистые символы, неоновые красные и голубые трубки света на вертикальных вывесках (детская память, случайная картинка из какого-то, видимо, анимэ, Бог весть как попавшего в эфир башкирского местного канала). И – непременный след присутствия человека, только что прошедшего мимо. Ушедшего за край картинки. Только неуловимая улыбка осталась в мерцании голубых и серебряных чешуек на углу – той самой россыпи. Как это можно нарисовать – не знаю. Но очень хотелось.

И после такого светлого, неуловимого ускользания, дразнящей этой улыбки – хищный, торжественный ритм «Праздника». «Зачем ты закрыла вуалью лицо – ведь тебя и так не узнать». Азарт и нетерпение с отзвуком лихорадки, предвкушение пьянящего и опасного, игра с городом, женщиной, огнём.

«Сегодня наш праздник сгорает свечой
Играй, музыкант, играй мне ещe.
Я больше тебя не прошу ни о чeм
Кончается праздник. Играй мне ещe!»

Герой устремляется в погоню – но его преследование не имеет целью догнать, это и невозможно – «всё изменилось». «Ты вся из огня». Из охотника герой становится равным, он отказывается от принуждения:
«Пусть останется пара шагов
Между тем, что есть и что хотелось догнать…»
Ритм замедляется, кружит вокруг, обволакивает, очаровывает, вкрадчиво манит. Ещё более Шклярский обольстителен, пожалуй, лишь в песне «Дай себя сорвать» (альбом «Родом Ниоткуда»). Но кто же будет отрицать, что обольщение и магнетизм присущи ему всегда? О, эти картины и фантазии, полный простор для которых оставляют его тексты!..
«Разделяла нас пара шагов, но до этого дня
Я не знал, что такое огонь и что ты из огня.
Подари мне огонь,
если ты из огня…»

«Hочь» — песня, от которой у меня и по сей день обмирает сердце и по спине пробегают тогдашние ещё, детские мурашки. Средоточие позднейшего моего мистицизма, прихода в тринадцать лет к книгам Энн Райс, картам Таро, истории дзена, шаманизма, искусству Witchcraft, Wicca, теории voodoo (от этого, впрочем, быстро с брезгливостью отказалась), «Истории сношений человека с дьяволом» Орлова, геральдике, масонству, биоэнергетике, рейки и прочему и прочему. Детские впечатления самые сильные, что верно, то верно.
«…Пусть в объятьях темноты бьется кто-нибудь другой,
Мы свободны и чисты, мы проходим стороной.
Вот и я
до боли в ушах
посмеяться не прочь –
Лишь пока
светло в небесах,
лишь пока не наступит НОЧЬ».

После тягучей, как медленный старый мёд, тёмной, как холодная река в сумерках, «Ночи», приоткрывающей дверь туда, куда заглядывать не следует, хоть и тянет – бодрый, напористый ритм «Телефона», возвращение после блоковских улиц и дантовой ночи – в реалии дня. Всё просто. Вместе мы быть не в силах, и я мужественно говорю «Прощай!», и не жду твоего звонка. Но вот тебе мой телефон – «ноль-ноль-ноль». Вспомнишь, каково нам было в странствиях тела и духа – звони. «Звони-и-и!» — умоляюще, и угрожающе, и вкрадчиво.
«Мой телефон ноль-ноль-ноль
Нет, я не шучу, нет, я не шучу
И не думай, что это пароль
Звони, звони...»

«Пикник» — третья моя любимая песня после «Ночи» и «Великана». Настолько любимая, что отголоски этой песни есть в двух незавершённых (даст Бог, пока) романах, которые я начинала в разное время и теперь подумываю изредка робко о продолжении. Самый, наверное, точный показатель силы песни – если после неё тянет творить. На холсте красками, на бумаге и экране знаками, на гитаре и барабанах звуками – как угодно. Главное – не менее истово и качественно. Самые с детства запомнившиеся строки —
«…Туда, где самозабвенно о чем-то поют
Океан трав, океан трав и бездомные ветра…
…Вот опять притаился у ног
Перекресток, будто пыльный цветок.
Он запомнил все наши шаги.
Он отпустит меня, мы ведь с ним не враги…
… Наперекор холодам и дождю
Мы зовем на пикник, где давно уже ждут
Океан трав, океан трав, бездонные ветра».
И смутное чувство узнавания шевельнулось, когда я впервые взяла в руки книгу под названием «Пикник на обочине». И укрепилось, когда я узнала, что те же авторы – братья Стругацкие – написали ещё и «Обитаемый остров». Всё неслучайно в мире. Не сомневаюсь, что любимый мой исполнитель (Шклярский) читал — и что-то близкое нашёл в моих любимых писателях (Стругацких).

… И молитвенной просто, чистейшей любовью люблю песню «Великан». До перехваченного дыхания и светлого озноба где-то на внутренних душевных лопатках. Шклярский как-то рассказывал, что песню, якобы, написал ещё в школе на обложке тетрадки и долго её не пел. А потом спел. «И сейчас, — добавляет, — ни за что бы ничего подобного написать уже не смог»…

Если б мне такие руки
Руки как у великана,
Я б сложил их на своих коленях
Сам сидел бы тихо, тише вздоха, тише камня.
Если б мне такие крылья
Чтоб несли меня по свету,
Ни минуты не колеблясь
Я бы вырвал их и бросил ветру, бросил ветру.
Если б мне глаза такие
Чтоб все видели, преград не зная,
Я б закрыл их плотно-плотно
Сам сидел бы тихо, головой качая, головой качая.
Если б залилась ты смехом,
С ветром косами играя,
Я летел бы вслед за эхом,
Дивный голос догоняя, догоняя.

С искренней любовью –
Олеся Ольгерд.

4 февраля 2007 г.

ПИКНИК — «ИЕРОГЛИФ» (1987). ССЫЛКИ И ДОКУМЕНТЫ:

Е.БОРИСОВА об альбоме гр. ПИКНИК «Иероглиф» (FUZZ № 8/2001. Стр.91-92):

В 1987 году на «Мелодии» вышла пластинка ПИКНИКА «Иероглиф», и для простого люда, ещё не избалованного отечественным рок-винилом, стала событием. Будучи то ли альбомом, то ли бестом доступных лишь избранным магнито-релизов («Дым» и «Танец волка»), она рассекречивала вроде бы почтенную рок-клубовскую, но при этом совершенно загадочную группу. Загадочную не в силу непоявления на публике или отсутствия связной информации, но исключительно из-за музыки. КИНО, при определённой преемственности – обращение к стилистике новой волны и дарк уэйва, и, тем более, к ориентальным штрихам в песнях уже не было новостью, — всё ж было много демократичнее, а золотые деньки «свердловской школы» с тем же изобилием клавиш, статичностью исполнителей, чеканной подачей и многозначными текстами – ещё не наступили. Да и сама по себе – без оглядки на ситуацию, с позиций сегодняшнего дня – пластинка хороша: выигрышные, запоминающиеся мелодии, оригинальный саунд и тембр голоса, выверенная смесь лирики, восточной философии и доступной лексики, метких фраз и ярких инструментальных фрагментов, всё очень умно, но отнюдь не запутанно… Чудо, а не альбом.

Пластинка «Иероглиф» (1987) для бесплатного прослушивания

А.БУРЛАКА — История группы «ПИКНИК»

Э.ШКЛЯРСКИЙ об альбоме «Иероглиф». По материалам программы «Летопись» (Наше Радио), эфир 14.09.2003

Магнитофонная версия альбома «Иероглиф» (1986 год)

Коллекция газетных статей о группе «Пикник» (архив 1987—1990)

Тексты песен, вошедших в альбом «Иероглиф»

«НОЧЬ»

(Эдмунд Шклярский)

Ночь шуршит над головой как вампира чёрный плащ,
Мы проходим стороной — эти игры не для нас
Пусть в объятьях темноты бьётся кто-нибудь другой,
Мы свободны и чисты, мы проходим стороной

Вот и я до боли в ушах посмеяться не прочь
Лишь пока светло в небесах, лишь пока не наступит ночь

Вновь пиковый выпал туз из колоды старых карт,
И опять идёт подсчёт, кто остался в дураках
Знает сломанный корабль: жизнь — река и надо плыть,
Буйный ветер рассекать, тихий берег позабыть

Ночь шуршит над головой как вампира чёрный плащ,
Мы проходим стороной, эти игры не для нас
А пока у нас в груди тонкая не рвётся нить,
Можно солнцу гимны петь и о ночи позабыть

Вот и я до боли в ушах посмеяться не прочь
Лишь пока светло в небесах, лишь пока не наступит ночь.

Впервые статья была опубликована её авторами Игорем и Олесей Шамариными 4 февраля 2007 г. в ЖЖ rock-meloman.